Базар

Памяти Василия Николаевича Кузнецова

Этот рассказ посвящается Василию Николаевичу Кузнецову, автору сказки «Базар», известной с юных лет пожалуй, каждому челябинцу, создателю одного из первых детских литературных объединений в нашем городе.

Однако главный герой рассказа, Василий Никитич вобрал в себя черты многих других челябинских писателей того времени. Время сочинения «Базара» сдвинуто на десятилетие: из тридцатых годов в послевоенные, а вот место действия остается прежним – рынок возле дома культуры ЧТЗ существует с двадцатых годов прошлого века поныне.

Рассказ опубликован в 2014 году, в декабрьском номере журнала «Колокольчик». При его создании использованы беседы с ветеранами ЧТЗ-Уралтрак.

Остап Давыдов, писатель, краевед, ответственный секретарь детского журнала Челябинской епархии «Колокольчик»

Кто вспомнит о том, как вьюжным декабрьским вечером 1945-го года, на втором этаже заводского дома культуры, собрались у стола десять ребят? С вахты был принесен закопченный горячий чайник, Зоя доставала из шкафа и протирала разнокалиберные, с трещинами чашки. Василий Никитич, руководитель литературного кружка, вынул из кармана своего полувоенного френча несколько кубиков рафинада. Иные кусочки подтаяли, к другим прилипли нитки, но не придумать было лакомства лучше в ту голодную послевоенную зиму.

Только по кубику на всех не хватит. Придется колоть. Разложив угощение в центре стола, там, куда падал свет тусклой лампы, чуть вздрагивавшей на шнуре под потолком в такт ударам заводских прессов, ребята принялись делить его. И только Герка так и остался сидеть в темном углу, прижавшись спиной к нагретой от печи стене. Разве ему положен сахар? Ведь он фашист и спекулянт.

Полное имя – Герман, для этих лет нарочно не придумаешь. И фамилия нерусская. Все потому что отец его был немец. По правде сказать, Герка его почти не помнил. Тем, у кого отцы погибли на фронте, еще довелось застать их, а его папку – железнодорожного инженера арестовали раньше в 1937-м. Мать умерла от тифа, и Герка остался один с бабушкой. Домик, в котором они обитали, был словно островком между переплетением железнодорожных путей и числился служебным помещением; но жильцам идти было некуда и начальство не гнало их из милости.

Днем и ночью вокруг дома грохотали составы, печально перекликались паровозные гудки, стучали молотками путейцы. Но железная дорога была и «кормилицей». Каждое утро, за час до школьных уроков, Герка отправлялся на работу: брал ведро и жестяной ковш, набирал в колонке воды и, стараясь не расплескивать, спешил с ним на перрон. Поезда стояли здесь недолго, две-три минуты, за водой выйти не успеешь, и пассажиры протягивали из окон кружки, а Герка наполнял их и взамен получал монетки. Или ломоть хлеба, а когда повезет – вареное яйцо, так даже лучше, можно сразу съесть. Заработанные деньги он отдавал бабушке, на то и жили.

Но если поезд на станцию опаздывал, Герка опаздывал в школу. Учителя его ругали, а некоторые ребята так просто презирали – любая частная торговля в те времена называлась обидным словом «спекуляция». А кто захочет дружить с буржуем?

Единственное, что спасало Герку от уныния – отцовская библиотека. Часть ее при обыске забрали люди в черном, но остались «несерьезные» книжки – Жюль Верн, Луи Буссенар, Даниэль Дефо, о пиратах, о джунглях, о путешественниках. Вот только мало их было, и Герка, перечитав все потрепанные тома не по разу, решил сам научиться сочинять их, чтобы книг было больше.

– Давай к столу, – Василий Никитич тронул Герку за плечо и вывел его из череды невеселых мыслей. Под лампой мальчишку ждала дымящаяся чашка и цельный кубик рафинада. – Занятие начинается.

Спор шел о самом насущном – как пишутся книги.

– Нужно уметь строить сюжет, – настаивала умница Зоя.

– Рифма нужна, и этот... как его... хорей, – вмешался вихрастый Коля, как всегда не продумав мысль до конца.

– Ты хочешь сказать, стихотворный размер. Для поэзии да, – согласился Василий Никитич.

Когда галдёж надоел ему, руководитель хлопнул в ладоши.

– Много вы, ребята, вспомнили умных и нужных вещей, однако не сказали главного: нужно знать материал, понимать то, о чем пишешь. Для чего пишутся книги? Чтобы отразить правду жизни. А как показать эту правду, если жизни ты самой не знаешь?

Ребята замерли. Верно, с чем тут поспоришь?

– И поэтому в воскресенье мы идем на экскурсию, изучать жизнь.

– Но ведь день нерабочий. Конвейеры стоят, – возразил Коля, тайно надеясь, что их поведут в цех на линию, где собирают настоящие танки.

– Конвейеры у нас еще впереди. Обязательно побываем. Но право писать о человеке труда – нужно еще заслужить. Отточить перо. А в воскресенье мы с вами идем ...на базар.

– Ууууу, – раздался общий кислый возглас. Но делать нечего: поставлена задача, придется выполнять.

Базар находился в десяти минутах ходьбы от дома культуры, и кажется, стоял здесь всегда, во всяком случае, задолго до строительства завода. Говорят, что существовал он и в годы нэпа, который ребята по малолетству не застали, но о котором были наслышаны из разных небылиц. И казалось им, что в этом необычном месте нэп как будто сохранился. Вся страна жила впроголодь, продукты продавались в очередь и по карточкам, а здесь чего только не было: и хлеб, и мясо, и даже загадочные мандарины. Вот только стоило все ужасно дорого. Чуть поодаль располагалась «барахолка», где унылые люди продавали старые тарелки, пиджаки и статуэтки, чтобы купить себе что-нибудь поесть. А сколько здесь было книг!

Герка держал в руках «Морские рассказы» Станюковича. Книга дореволюционная, в библиотеке не найдешь. Но старик на барахолке просил за нее целых 15 рублей! Таких денег у Герки не было. Но и сил положить книгу назад не было тоже.

Хорошо, что во время появилась Зоя.

– Гера, скорее, Василий Никитич всех зовет. Занятие начинается.

Отдав книгу продавцу, Герка побежал к своим и едва не сшиб мальчишку лет восьми, с деревянным лотком. Там под старым платком лежали пирожки, а может быть лепешки; на них садились снежинки, отчего вид товара становился еще более неаппетитным. Мальчишка чуть не плакал. Никто не хотел покупать его пирожки.

А в это время юные писатели во главе с Василием Никитичем уже шагали вдоль прилавков.

Смуглый человек в помятой кепке продавал спелые, «наливные» яблоки.

– Пятьдесят рублей килограмм? – удивился Василий Никитич. – Что так дорого? Сколько раз перекуплены?

– Зачем перекуплены, слушай, – кипятился продавец. – Своими руками вырастил, да. Кырым, Гурзуф.

– В Гурзуфе горы, яблоки там не выращивают. А если и выращивали, так после боев в 1944-м все деревья сгорели. Не успели бы сады за два года вырасти.

Василий Никитич махнул рукой и вот уже оказался возле грузовика, где человек с явно козлиной бородкой рубил свежее мясо.

– Привет товарищу Калинину! – задорно крикнул Василий Никитич.

Человек, похожий на козла, только смерил учителя презрительным взглядом. За спиной его красовалась табличка «Митрофановский райпотребсоюз».

Много было вокруг смешного и любопытного, но у Герки все не шел из головы мальчишка с деревянным лотком. Он обернулся. Мальчишка стоял на прежнем месте и никто не проявлял к пирожкам интереса.

– Василий Никитич, я сейчас, отойду на минутку, – пробормотал Герка и поспешил к незадачливому торговцу.

– Откуда это? – спросил он строго ребенка. Тот сжался от испуга, словно нахохлившийся воробей.

– Ба-бабушка печет, – пролепетал тот.

– Тоже значит бабушка. Да не бойся, не отберу, – успокоил Герка. – Сейчас у нас с тобой дело иначе пойдет.

Он набрал воздуха в легкие и со всей силы нараспев закричал:

– А вот кому пирожки с капустою, чтобы в брюхе не было пусто!

– С картошкою, – поправил «воробушек».

– А мы в пироги картошку кладем не понарошку, – перестроился Герка. – Два гривенника штука, с картошкою да с луком.

Герка поймал ироничный взгляд Василия Никитича и его вдруг кольнул острый стыд. Но учитель показал оттопыренный палец: «Во!» И Герка еще больше вошел в роль.

За какие-нибудь полчаса пирожки были распроданы, и довольный «воробушек» присоединился к экскурсии старших «литкружковцев». Впрочем, поход уже подходил к концу.

В тупике, за последним прилавком сидела старая обрюзгшая цыганка. В руках она держала сверток, очень похожий на замотанного в тряпье младенца, и покачивала его, словно баюкала.

– Чем вам помочь, гражданочка? – поинтересовался Василий Никитич. – Подаяния просите?

– Пошел вон, дурак, – неожиданно грубо ответила цыганка.

– Напрасно вы обзываетесь, – учитель проявил неожиданное терпение. – Может быть, вам действительно нужна помощь. Вот и ребенок закоченел, наверное, от мороза, не плачет совсем.

– Это не ребенок, – вмешался вдруг «воробушек». – Бутыль у нее с самогоном.

Какая беда от самогона ребята из рабочего района знали не понаслышке. У некоторых отцы даже хлеб выменивали на мерзкое мутное пойло, потом валялись без чувств, некоторые подолгу болели. Все равно что яд продавать! А что если человек напьется отравы, упадет в сугроб да от холода погибнет?

Кто-то из ребят сбегал за постовым, и цыганку под руки увели в милицию.

– Вот и доброе дело сделали, – сказал Василий Никитич. – Так жизнь и постигается, добрыми делами.

Он что-то чертил в записной книжке. Герка тайком заглянул: это был рисунок – противная лягушка выглядывала из окошка киоска и наливала что-то в неопрятный стакан.

«Эх, а понял ли я сегодняшний урок жизни? – волновался Герка. – И что я усвоил? О чем написать рассказ?»

Внезапно ему вспомнилась книжка «Морских рассказов». Может быть, он никогда не прочтет ее, и никогда не встретит в жизни штормов, соленых волн.

«А все-таки, напишу я лучше про море, – решил Герка. – Ведь там, как и везде, нужны смелость, дружба, взаимовыручка».

Довольный этой идеей он зашагал домой.